МОИ БЛИЗКИЕ РОДСТВЕННИКИ не желали моего возвращения. Через месяц после моего прибытия в Гексе они предложили мне не только отказаться от опекунства, но также переписать все свое состояние на детей, оставив себе лишь ежегодную ренту. Это предложение, исходившее от людей, руководствующихся лишь своими собственными интересами, многим показалось бы весьма неприятным, но нисколько не было таковым для меня. У меня не было друга, чтобы спросить совета в этой ситуации. Я не знала никого, с кем бы я могла проконсультироваться по поводу этого вопроса, ибо ощущала совершенную свободу и желание поступить именно так, как меня просили.
Мне казалось теперь, что у меня есть все необходимое для исполнения моего горячего желания стать сосудом, угодным Иисусу Христу, будучи бедной, нагой и лишенной всего. Мне прислали договор, составленный под их надзором, который необходимо было подписать. Я наивно подписала его, не заметив некоторых, включенных в него пунктов. В нем говорилось, что когда мои дети умрут, то я ничего не унаследую из собственного состояния, так как все оно отойдет к моей родне. Были еще другие аспекты, которые таким же образом ставили меня в невыгодное положение. Хоть оставленных мне средств было достаточно для жизни на моем нынешнем месте, однако их едва хватало, чтобы жить где-то в другом месте. Но тогда мой отказ от состояния принес мне больше радости, помогая мне преображаться в образ Иисуса Христа, нежели тем, кто просил меня об этом. Я никогда об этом не сожалела и не раскаивалась.
Какое счастье в том, чтобы лишиться всего ради Господа! Любовь к бедности, подтвержденная таким способом, есть обретение царства умиротворения. Я забыла упомянуть о том, что к концу периода лишения меня всего, когда я уже была почти готова вступить в обновленную жизнь, наш Господь даровал мне чудесное просветление. Мне легко давалось понимание того, что все мои внешние крестные страдания исходили от Него, и что мне было не под силу удерживать в себе какое-либо недовольство против людей, которые служили инструментом их совершения. Напротив, я испытывала нежность, сострадая им, и терпя больше мук из-за тех бедствий, которые я им доставляла, нежели из-за тех, которые взваливали на меня они. Я видела, что эти люди слишком боялись Господа, чтобы угнетать меня так, как они это делали прежде. Я видела в этом Его руку, и чувствовала боль, которую они терпели, из-за противоречивости своего душевного состояния. Трудно осознать всю ту нежность и огромное искреннее желание доставить им всякое возможное благо, которые Господь вложил в мое сердце.
После несчастного случая (падения с лошади), от которого я вскоре чудесно поправилась, дьявол стал все более явно показывать свое ко мне враждебное отношение, срываясь с цепи и проявляя себя как никогда возмутительно. Однажды ночью, когда я менее всего об этом думала, нечто чудовищное и ужасающее предстало передо мной. Это походило на лицо, освещенное отблесками мерцающего голубоватого света. Я не знаю, из самого ли огня состояло это ужасное лицо или его подобие, ибо оно было нечеткое и промелькнуло так быстро, что я не успела его рассмотреть. Моя душа пребывала в своем прежнем покое и уверенности, и видение более не появилось. Когда я проснулась в полночь, чтобы помолиться, то услышала в своей спальне какие-то пугающие звуки. После того как я встала на колени, они стали еще отчетливее. Моя постель вдруг начинала трястись, и так продолжалось в течение четверти часа, все оконные рамы трещали. Пока эти явления происходили, оконные рамы в моей комнате каждое утро находили разбитыми или поврежденными, однако я не ощущала никакого страха. Я вставала и зажигала восковую свечу в лампе, которая была в комнате.
В то время я взяла на себя служение ризничего, что предписывало мне будить сестер в нужное время. Мне ни разу не случалось нарушить эту обязанность из-за какого-либо своего недомогания, ибо я всегда была первой в соблюдении правил. Зажегши свечу, я осматривала всю комнату и оконные рамы, когда шум был наиболее сильным. Так как он увидел, что я ничего не боюсь, то внезапно прекратил эти действия, и больше не атаковал меня лично. Но он возбуждал против меня людей, достигая в этом большего успеха, ибо всегда находил их готовыми к подобным действиям. Они считали, что совершают добро, действуя ревностно, хоть на самом деле причиняли мне худшие из страданий. Одна из сестер, очень красивая девушка, которую я привезла с собой, имела связь с одним из священников, пользующимся авторитетом в своем приходе. Сначала он внушал ей антипатию по отношению ко мне, прекрасно понимая, что если она станет мне доверять, то я посоветую ей не принимать его визиты так часто. В то время она проходила период религиозного уединения. Священник пытался полностью завоевать ее доверие, что послужило бы прикрытием его частых к ней визитов. Епископ Женевы назначил Отца ля Комба управителем нашей обители. Так как именно он предписывал прохождение уединения, я хотела, чтобы девушка дождалась его решения.
Поскольку она все-таки питала ко мне некоторое уважение, она подчинилась мне, даже против своей воли, ибо желала проводить уединение под присмотром этого священника. Я начала беседовать с ней о внутренней молитве и посоветовала ей практиковать ее. Тогда наш Господь даровал такое благословение, что эта девушка самым серьезным образом и от всего своего сердца отдала себя Богу, ибо уединение полностью одержало над ней верх. Она стала более сдержанной и теперь всегда настороженно относилась к священнику, что крайне его раздражало. Это возбудило его ненависть как к Отцу ля Комбу, так и ко мне. Позже эта ненависть оказалось источником гонений, которые на меня обрушились. Шум в моей спальне, который был делом рук дьявола, прекратился именно тогда, когда началась эта история. Священник стал говорить обо мне с большим презрением. Мне это была известно, но я не обращала внимания. Один монах нищенствующего ордена, который питал смертельную ненависть к Отцу ля Комбу из-за его приверженности установленным порядкам, приехал к этому священнику. Они объединили свои усилия, побуждая меня уехать из обители, дабы стать здесь хозяевами. Все возможные средства были пущены ими в ход, чтобы добиться нужной цели.
Мой образ жизни был таким, что я не вмешивалась ни в какие отношения, предоставляя сестрам самим решать второстепенные дела так, как им было угодно. Вскоре после моего прибытия в эту обитель, я получила тысячу восемьсот ливров, которые мне одолжила одна моя знакомая для пополнения дома необходимой мебелью. Вскоре я вернула эти деньги из части своего состояния. Они получили эту сумму денег, как и то, что я давала им раньше. Иногда мне приходилось беседовать с теми, кто приходил сюда, желая стать католиками. Наш Господь настолько благословлял мои слова, что некоторые женщины, с которыми до этого было неизвестно, как поступить, становились настолько благоразумными и серьезными, что могли служить примером благочестия. Я понимала, что испытания во множестве ожидают меня. В то же самое время мне вспомнились эти слова: «Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление» (Евр. 12:2). На долгое время я опускалась на колени, будучи готовой принять все Твои удары. О Ты, не пощадивший Своего собственного Сына! Он единственный, оказался достойным Тебя, и Ты все еще ищешь в Нем угодные Тебе сердца.
Спустя несколько дней после моего прибытия в Гексе, я видела загадочный и мистический сон (ибо я легко определила его предназначение). Я видела Отца ля Комба, привязанного к огромному кресту, лишенного одежды так же, как обычно изображают нашего Спасителя. Вокруг него я увидела ужасающую толпу людей, которая приводила меня в замешательство. Бесчестие этого наказания они переносили и на меня. Казалось, он терпел больше боли, но я терпела больше упреков, нежели он. С того времени я могла наблюдать исполнение этого сна.
Священнику удалось склонить на свою сторону одну из сестер, которая была управительницей обители и была второй после настоятельницы. Я была очень хрупкой, так как те строгости, которые я соблюдала, не способствовали укреплению моего организма. Мне прислуживали две служанки. Однако поскольку община нуждалась в помощи одной из них на кухне, а другая могла понадобиться как придверница или для другой работы, я отпустила их, думая, что мне позволят иногда пользоваться их услугами. Кроме того, я позволила им получить весь мой доход, при том что они уже получили первую часть моей годовой ренты. Но они не позволяли ни одной из моих служанок делать что-либо для меня. Исполняя обязанности ризничего, я должна была подметать помещение церкви. Помещение было огромным, и никому не позволялось мне помогать. Несколько раз я теряла сознание с веником в руках и была вынуждена немного отдыхать, сидя в углу. Это заставило меня умолять их, чтобы они иногда разрешали подметать некоторым сильным сельским девушкам из Новых Католиков. Они наконец-то милостиво дали на это согласие. Более всего меня смущало то, что я никогда прежде не занималась стиркой. Теперь же мне приходилось стирать всю ризничную одежду. Я брала с собой для помощи одну из служанок, потому что, пытаясь стирать, я делала это слишком неуклюже. Эти сестры вытаскивали ее за руки из моей комнаты, говоря, что ей велено заниматься своей работой. Я смирялась с этим, не словом не возражая им. Другая добрая сестра, девушка, которую я только что упомянула, становилась все более ревностной по Богу. Практикуя в своем посвящении молитву Господу, она стала с большей нежностью относиться ко мне. Это раздражало священника. После всех его безуспешных попыток, он уехал в Аннеси, для того чтобы посеять раздор и этим нанести больше вреда Отцу ля Комбу.
