С ЭТОГО ВРЕМЕНИ мне было дано тайное желание — быть полностью в распоряжении моего Бога, какой бы ни была Его воля. Я говорила: «Есть ли что-либо такое, чего Ты от меня потребуешь, и чего я бы не смогла охотно предложить Тебе? О, не щади же меня». Крест и унижения представлялись моему разуму в самых ярких красках, но это не страшило меня. Я предавала себя Богу с таким горячим желанием, что наш Господь, казалось, принимал мою жертву, ибо Его божественное провидение постоянно давало мне возможности и случаи испытать себя. Мне было трудно молиться вслух теми молитвами, которые я раньше всегда повторяла. Как только я открывала свои уста, чтобы произносить их, любовь Божья захлестывала меня с огромной силой. Я была поглощена состоянием глубокого молчания и невыразимого мира. Я снова пыталась, но все было напрасно. Я начинала вновь и вновь, но не могла продолжать. Я раньше никогда не слышала о таком состоянии, я не знала, что мне делать. Моя неспособность делать это еще более усугубилась, так как моя любовь к Господу стала еще сильней, интенсивней и непреодолимей. Внутрь меня была помещена постоянная молитва, которая совершалась без звука слов.
Она казалась мне молитвой Самого нашего Господа Иисуса Христа, молитва Слова, совершавшаяся Духом. Согласно словам Св. Павла, Он «ходатайствует за святых по воле Божией» (Рим. 8:26-27).
Мои страдания дома продолжались. Мне запрещали не только видеться, но даже писать Госпоже Гранже. Даже само мое посещение богослужения или таинства было источником горестных оскорблений. Единственное развлечение, которое у меня оставалось, это посещение больных бедняков и совершение для них самых низших услуг. Мое молитвенное время стало приводить меня в крайнюю степень отчаяния. Я заставляла себя продолжать молиться, хоть лишена была всякого покоя и утешения. Когда я не была этим занята, то чувствовала страстное желание и стремление к молитве. Я переживала в своем разуме невыразимую горечь, пытаясь с помощью строжайших наказаний или телесной аскезы смягчить и превозмочь ее, но все было напрасным. Я более не находила в себе той оживляющей силы, которая до сих пор несла меня вперед с великой скоростью. Я казалась самой себе одной из тех молодых невест, которым тяжело отложить в сторону любовь к себе и последовать за своим мужем на войну. Я снова окунулась в самодовольство и любовь к самой себе. Моя склонность к гордости и тщеславию, которая мне казалось полностью умерщвленной, в то время, как я настолько была исполнена Божьей любовью, теперь снова проявлялась, причиняя мне большие испытания. Это побудило меня оплакивать свою внешнюю красоту и непрестанно молиться Богу, чтобы Он удалил от меня это препятствие и сделал меня уродливой. Я бы даже желала стать глухой, слепой и немой, дабы ничто не отвращало меня от любви к Богу. Я отправилась в путешествие, которое мы тогда должны были совершить, и я, казалось, более чем когда-либо была похожа на те лампы, которые излучают тусклый свет, когда они на грани угасания. Увы! Как много ловушек было на моем пути! Я встречала их на каждом шагу.
Из-за невнимательности я даже совершала поступки неверности. О мой Господь, с какой силой Ты наказывал их! Праздный взгляд засчитывался мне как грех. Скольких слез мне стоили эти беспечные промахи, из-за моей слабости и уступчивости даже против моей воли! Ты знал, что не Твоя суровость, которая вступала в силу после моих падений, была причиной пролитых мною слез. С каким удовольствием я бы перенесла самую суровую строгость, если бы она смогла исцелить меня от моей неверности. К какому бы жестокому наказанию я бы не приговорила себя! Иногда Ты поступал со мной как отец, который жалеет дитя, лаская его после неумышленно совершенных им проступков. Часто Ты давал мне почувствовать Твою любовь ко мне, которая была несравнима с моей испорченностью! Именно сладость этой любви после моих падений причиняла мне наибольшие муки, ибо, чем более дружелюбие Твоей любви проявлялось ко мне, тем менее безутешной я была из-за того, что хотя бы на самую малость удалилась от Тебя. Когда я допускала какую-нибудь небрежность, я видела, что Ты был готов принять меня. Тогда я часто взывала: «О мой Господь! Разве это возможно, чтобы Ты был столь милостивым к такому обидчику, и так снисходителен к моим проступкам, так благосклонен к той, которая отошла от Тебя из-за пустого желания угодить другим, исполненная привязанности к легкомысленным предметам? Но как только я возвращаюсь, я нахожу Тебя ожидающим, готовым принять меня с распростертыми объятиями».
О грешник, грешник! Разве у тебя есть хоть малейший повод жаловаться на Бога? И если в тебе остается хотя бы капля справедливого рассуждения, исповедуй истину и признай, что если ты поступаешь зло, то это исходит только от тебя. Удаляясь от Него, ты не повинуешься Его призыву. Когда же ты возвращаешься, Он готов принять тебя; и если ты не возвращаешься, Он употребляет самые привлекательные мотивы, чтобы завоевать тебя. Однако если ты предпочитаешь не слышать Его голоса, ты и не услышишь Его. Ты говоришь, что Он не обращается к тебе, хоть
Он говорит во весь голос. Но все это только потому, что ты ежедневно бунтуешь, и каждый день становишься все более и более глухим к Его голосу.
Когда я была в Париже, священники казались пораженными, видя, что я так молода. Те из них, которым я открыла свое состояние, сказали мне, что я никогда не смогу отблагодарить Бога за все те милости, которые были мне дарованы. Если бы я до конца осознавала их суть, я была бы поражена. Если же я окажусь неверной, то буду самым неблагодарным из творений. Некоторые заявляли, что им никогда не было известно о женщине, которую бы Бог приблизил к Себе так близко, и которая бы обладала такой чистотой совести. Я думаю, что причиной была именно Твоя постоянная забота обо мне, о мой Бог, которая всегда давала мне ощущать Твое присутствие, так как Ты и обещал в Твоем Евангелии: «кто любит Меня, тот соблюдет Слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем у нему и обитель у него сотворим» (Иоанна 14:23). Именно постоянное переживание Твоего присутствия, вот что сохраняло меня. Я глубоко убедилась в том, что сказал пророк: «Если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж» (Пс. 126:1). Ты, моя Любовь, был моим верным хранителем, который действительно защищал меня от всех возможных врагов, предотвращая малейшие мои проступки, или же исправляя их, когда мой живой характер допускал их.
Но, увы! Когда ты переставал наблюдать за мной, или оставлял меня наедине с собой, какой же слабой я была, и как легко мои враги одолевали меня] Пусть другие приписывают свою победу своей собственной верности. Я же никогда не буду приписывать ее ничему кроме Твоей отцовской заботы обо мне. Я слишком часто испытывала, кем я могу быть без Тебя, чтобы осмелиться хотя бы в малом полагаться на свои силы.
Именно Тебе Одному я обязана всем, о мой Избавитель. Возможность быть Твоим должником наполняет меня бесконечной радостью. В Париже я отдыхала и делала многое из того, что мне не следовало делать. Я знала, какую великую привязанность многие питают ко мне, и принимала от них выражение этой привязанности, не препятствуя этому, как мне бы следовало. Я также допускала другие промахи, слишком нескромно открывая затылок, хоть и не так как это делали другие. Я ясно видела, насколько легкомысленно себя веду, и это было источником моего терзания. Я все пыталась найти Того, Кто тайно сжигал мое сердце. Но, увы! Мало кто знал о Нем хотя бы что-нибудь. Я взывала: «О, возлюбленный моей души, если бы Ты был рядом, меня бы не постигли все эти несчастья».
Когда я говорю, что так к Нему обращалась, это лишь для того, чтобы объяснить свое состояние. На самом деле, все это происходило почти в безмолвии, так как я не могла говорить. Мое сердце обладало способностью говорить, не произнося ни звука. Но эта речь понятна Ему, так как Он понимает язык Слова, которое говорит беспрестанно в тайниках души. О, священный язык! Только испытав, человек может понять его! Пусть никто не думает, что это пустой язык, который является лишь плодом воображения. Напротив — это бессловесное выражение Слова в душе. Поскольку Он никогда не перестает говорить, то Он никогда не прекращает и действовать. Если бы люди однажды смогли познать, как Господь действует в душах полностью покоренных Его водительству, это бы исполнило их благоговейным восхищением и трепетом. Я чувствовала, что чистота моей души была как бы запачкана слишком активным общением с творением, поэтому я спешила покончить с тем, что удерживало меня в Париже для того, чтобы возвратиться в провинцию.
«Это правда, о мой Господь, я чувствовала, что Ты наделил меня достаточной силой, чтобы избегать злых приключений. Когда до сих пор я уступала им, то находила, что не могу противостоять пустой услужливости и некоторым другим слабостям, в которые меня улавливали». Страдание, испытываемое мною после моих проступков, было невыразимым. Это не была мука, возникавшая из-за определенной идеи или понятия, из какого-либо повода или чувства. Это был своего рода пожирающий огонь, который не прекращался до тех пор, пока проступок не был поглощен, и пока душа не была полностью очищена. Это было омытие моей души посредством присутствия в ней ее Возлюбленного. Я же не имела доступа к Нему, равно как и не могла укрыться от Него. Я не знала что делать. Я была, как тот голубь из ковчега, который не мог найти покоя ни для своей души, ни для своих ног, будучи принужден постоянно возвращаться к ковчегу. Найдя окно закрытым, он мог только летать поблизости. В это же время по причине моей неверности, из-за которой я всегда заслуживала порицания, я пыталась найти удовлетворение во внешнем мире, но не могла. Это послужило тому, чтобы до меня дошла суть моего безумия, и вся суетность тех развлечений, которые принято было называть невинными. Когда меня уговаривали попробовать их, я чувствовала сильное отвращение, которое в сочетании с моими угрызениями совести, превращало данное развлечение в муку. «О мой Отец,— говорила я,— здесь нет Тебя; а ничто иное, кроме Тебя, не может принести настоящего наслаждения». Однажды по причине той же неверности, из желания сделать одолжение я пошла на прогулку в общественный парк, скорее из тщеславного желания показать себя, нежели насладиться красивыми местами. О мой Господь! Как же сильно Ты дал мне почувствовать мой проступок! Но наказание не заключалось в том, что я была лишена возможности участвовать в развлечении, Ты совершил его, держа меня так близко к Себе, что я не могла уделять внимание ничему кроме мыслей о моем проступке и Твоем недовольстве мной.
После этого меня пригласили с некоторыми дамами на представление в Сен Клод. Из-за суетности и желания угодить им, я уступила и пошла. Представление было великолепным, и те, кто считались мудрыми в глазах этого мира, действительно могли вкусить его прелесть. Я же была исполнена горечью. Я ничего не могла есть, и была не в состоянии чем-либо насладиться. О, какие слезы! Ибо вот уже более трех месяцев, как мой Возлюбленный удалил от меня Свое благодатное присутствие, и я не могла видеть ничего кроме гневающегося Бога. По этой же причине и во время другого путешествия, которое я совершила вместе с моим мужем в Турин, я была подобна животным, предназначенным на заклание. В определенные дни люди восхищаются ими, принося им зелень и цветы, а затем устраивают торжество в городе, прежде чем заколоть их. Эта жалкая красота, накануне заката жизни, вдруг начинала сиять с новой силой, лишь только для того чтобы вскоре погаснуть. Вскоре после этого я заболела оспой.
Однажды, когда я шла в церковь, и за мной следовал наш лакей, я встретила нищего. Я хотела подать ему милостыню. Он в ответ на это поблагодарил меня, но отказался взять ее и затем заговорил в чудесной манере о Боге и о божественных вещах. Он показал мне все, что было в моем сердце: мою любовь к Богу, мое милосердие, а также мое слишком большое восхищение собственной красотой и все мои проступки. Он сказал мне, что всего этого недостаточно, чтобы избежать ада, но что Господь требует от меня максимальной чистоты и высочайшего совершенства. В моем сердце я согласилась с его наставлениями. Я слушала его в молчании и благоговении, и его слова проникли в самую глубину моей души. Когда я пришла в церковь, то потеряла сознание. Больше я никогда не встречала этого человека.
